Слушаю Сплин. "Она жует свой орбит без сахара и вспоминает тех, о ком плакала."
Единственный человек, чей уход из моей жизни я оплакивала - мой дедушка. И слезы пришли ко мне через годы после его смерти. Я была первой, кому врач сказал о его смерти - и единственной, кто читал медицинский отчет, потому что отца с нами тогда не было, а мама и бабушка не могли этого сделать. Я хорошо помню, что, когда мне сказали, что он умер, для меня это прозвучало просто набором звуков, и я отчаянно думала, что мне нужно как-то отреагировать, как-то проявить чувства, которых у меня не было. Я понимала, что нельзя просто сухо сказать "Да. А что нам нужно сделать?", но я вообще ничего не чувствовала, совсем - у меня было слишком много мыслей о том, как сказать остальным. Потому что я осталась единственным трезво мыслящим человеком в доме. Организацией похорон занималась мама, а я везде ее сопровождала - с тех пор я не люблю запах свежеструганных досок, они перестали ассоциироваться с лесом и ассоциируются только с прейскурантом в мастерской гробовщика. Меня поразил контраст между прилепленной на стенку вордовской распечаткой цен - так обыденно, как в любом магазине - и людьми с почерневшими от горя лицами. Отпевание. Похороны. Поминки.

Прошло уже много времени. Я не могу сказать, что скучаю по нему, но все же я очень сильно его любила. Я знаю, что мертвых не вернуть к повседневной жизни, но иногда я отчаянно хочу, чтобы он мог увидеть нас, узнать, как мы живем. Я ухаживаю за его могилой, я вообще очень люблю кладбище, на котором он похоронен. Там свет, ветер и такой всеобъемлющий, нерушимый покой...там хорошо. Там приятно прогуляться, подумать о всяком. Весной, когда растает снег, я обязательно отвезу к его могиле цветы.